Грубая сигарета нежно плакала с видом открытого морозильника. Стол, погребенный под снежными горами, стоящий на брошенном знании, ждал завещания ушедшей в огне кирпичной пословицы. Густое, словно плесень, пространство разносило остро заточенные звонки. И синие лучи тянулись сквозь горы навстречу призыву, обхватывая нежную шею пожелтевшими проводами. Прижатая к полному ящику волна выплевывала кусочки слов, истерзанных качеством доводов.
- Могу ли я услышать мистера Стейка?
- Если вы позвонили, значит, вы в состоянии что-то услышать.
- Добрый день. Вы слышали о пропаже детских ошметков недавно?
-Уже слышу, но к чему такая глупая конспирация?
- Мне вас порекомендовали, поэтому я и звоню вам. Мой друг хочет, чтобы вы нашли причины и следствия всего, что диссонирует по этому поводу. Я мог бы дать вам многого. Спорим, у вас нет столько, сколько у меня? У вас будет. Если вы будете делать дела на моей стороне. Ваш отдел ведь вечно сидит без дела? Выписывать штрафы - это слишком для таких технологий.
- Мне надо найти милого кролика в ржавой банке? Многое не имеет значения, мистер. Наша сеть давно в курсе всех дел, и в курсе вас тоже. Я думаю, что вы сможете найти ответы на ваши вопросы, если сумеете заглянуть под свое жирное брюхо. Еще вчера мои люди плясали вместе с наивными толстяками, а сегодня толстякам нечего жрать. Я был бы согласен на вашу наглость, но недавно у меня кончилась гордость, а мой помощник безрукий калека, который не сможет удержать грязи. Некоторые вещи не имеют вкуса, если их забыли приправить временем. Быть может, ваше ожидание подскажет, и вы избавите меня от своих кривых зубов, торчащих из полосатого стеклышка. Я вынужден буду связаться с вами потом. До встречи, мистер.
Окна сотряслись от пластикового удара, который завершился мимолетной прорезью в одеяле.
Стейк выловил сигарету из пачки и стал придаваться празднику жизни.
Его голову разрывали царапающие неполадки, но они были приятны, как утренняя бессонница.
Худые пальцы опустились на панель управления и Стейк начал молиться, словно птичья клетка на свалке.
- Мне нужен защитный, оптический акселератор. Доставь лично мне, лично мне в руки.
- Я бы уже засмеялся на твоем месте.
- Я буду ждать там, где я обычно не жду. Мы оба знаем об этом.

Городские улицы омывало дождем, словно укрытие, которому не суждено спрятаться, они были вынуждены защищать без мысли о спасительном и великом удушье. Все вокруг пряталось за черной повязкой, и лишь предательство самоубийц выдавало незримого путника, ступавшего, навстречу синим огням, оставляя позади расширяющиеся зрачки.
Хрустящая вывеска одинокого бара ослепляла асфальт, разбитый трескающимися картинами. Люди давно покинули дымящие стены, чтобы насладиться счастливым забвением в белом белье. К порогу приближался страх, предвкушаемый засохшими стариками.
На ступенях раздавался звонкий звук шагов, разносящийся эхом. Отталкиваясь от стен, и пытаясь спастись, он все равно падал, умирая от шума дождя, который на мгновение прервал скрип уставшей двери. В задымленном, пропитанном отчаянием зале произрастали цветущие городской болью озера. Путник вошел, но даже зеркало, висевшее у входа, отказывалось этому верить. Он опустился на стертое, раненое окурками кресло, которое походило на толстую экранную пыль. На стенах пестрили забытые всеми афиши, которые давно перестали информировать, словно таксидермисты пытающиеся сохранить то, что уже погибло. Ожидание эвтаназии отражалось в глазах, прибывая в безвременном сне. Отражение не было видно, как пропасть из затонувших, некогда великих гвоздей.
-Ты будешь что-нибудь брать? Я не люблю, когда крысы заходят просто погреться.- Из-за барной стойки возник человек. Его лицо было скрыто за потоком рекламы. Он самонадеянно использовал свое тело как рекламный щит, пологая, что оно сможет конкурировать с наглым СМИ, которые свято верят в человеческую слабость перед вечерними блоками монументального интереса.
-Деньги? У меня нет денег.- Ответил ему путник, и человек сразу оставив свои дела, стал пристально разглядывать блуждающие глаза, видя высокую спинку побитого кресла. Взгляд человека был скрыт за бегущей строкой, но сила трения ощущалась даже каменной барной стойкой.
-Нет денег? Ты предлагаешь мне сообщить куда надо? - Он вылез из своего укрытия и путник увидел, что человек полностью облачен в назойливую рекламу, которая спотыкалась по его телу. Человек был похож на муравейник, боящийся огромных шершавых ступней.
-Сколько ты взял, чтобы стать кучей бестолковой рекламы?
-Ты знаешь, сколько готов отдать человек ради цели?
- Твоя цель-это окончательно потерять запуганного щенка? - путник задумался, взял из пепельницы окурок и бросил на пол. Окурок упал в надежде, что его поднимут, но удар о пол стряхнул с его головы остатки пепла и все надежды рассыпались рядом на грязном полу. - Я бывал там, где бывают наркоманы, и там было веселей, чем все в твоей жизни.
-Ты пытаешься найти виновного? Иначе твое появление необъяснимо. – Человек придвинулся ближе, словно черные ветки, смотрящие на окурок.
-Виновного? Это ли не единственная причина навестить тебя? Вина-это цепь каждого.
-Моя вина соизмерима твоему самолюбию, мой невидимый друг.
-Знаешь, для человека, прячущегося за рекламой ты слишком самоуверен.
-Я знаю аналогично тебе, ведь не многие видят сквозь твою маску. Немногие, но не я. Для меня ты лишь помеха в стае помех. Спроси меня, за сколько я продался и ты узнаешь цену, которую ты заплатил, чтобы скрыться. Мы с тобой слишком похожи, чтобы не понимать этого. - Человек нагнулся, поднял с пола свою безнадежность и аккуратно, будто жалея, положил туда, где ей суждено было быть.
-В итоге я победил! - Путник встал, и через мгновение скрипнула дверь бара. Дождь заполнял помещение, человек что-то говорил в след , но его слова утонули в шуме воды, нещадно поливающей город, мечтая когда-нибудь отмыть грязь оставленную людьми.

Все вокруг заполнял надоедливый плач распятых на облезлой стене часов. Каждая секунда оповещалась жалостливыми стонами, всем своим существом желающими окончания бесконечности. Путник снова искал виновных в его невиновности, скрываясь по пустым улицам, лежащего в коме города. Солнце начинало всходить за домами и с каждым мгновением окружающее становилось все противнее. Глаза могли воспалиться от кошмарного рассвета окружающей грязи. Стены домов истекли ржавой кровью, протекающей между причинами стойкости. Неисправимо разбитые окна умоляли об избавляющей пуле, которая разорвет заурядное бытие, и на секунду откроет двери в доносящийся роскошью призывной пункт.
Люди, прибывавшие в навязанном трансе, пытались скрывать симптомы своей страшной болезни, боясь быть брошенными на вечное прощание с жизнью. Они ходили из стороны в сторону, пытаясь выбраться из собственного, надорвавшего уши черепа. Они начинали выползать из своих тюрем, и путника одолевал страх. Одно столкновение с толпой могло столкнуть все его планы в кричащий на углу зеркального мира шкаф.
Дождь иссяк, и пыль завладела городом, забираясь в глубины дыхательных шахт и убивая всех, чья неосторожность позволяет дышать полной грудью в газовой камере. Огромные, неуслышанные экраны, держащиеся на эксплуататорской наглости, оповещали о надвигающейся победе.
Путник слышал стихи в переулке. В переулке, в котором он прятался от опасной толпы, цепляющей собой всех, кто притрагивался к её всепоглощающему телу. Открытая дверь зазывала своей доступностью, и путник шагнул в объятия многоэтажного дома. Он поднимался по ступеням, которым суждено было лишь помогать взбираться другим, и которые никогда не смогут подняться наверх, чтобы броситься вниз, на растерзание пасти, готовой принять в себя любого, даже летящего с высоты небоскреба.
На балконе стоял человек, смотрящий сверху на ползущую реку, и его лицо расползалось в улыбке. Он опирался на ржавые перила, ждущие момента, чтобы упасть в бурлящий поток. Путник пытался увидеть, но чудесные реки оказывались лишь ржавой канализационной трубой, несущей в некуда его надежды на лучшее. Он смотрел сверху на умирающего, не в силах помочь, и, не имея желания помогать. Человек придавался улыбке, не желая увидеть того, кто опирался на те же самые руки. Его глаза утопали в блестящих ручьях несущих с собой огромные, проржавевшие доски. Его сердце утопало в забрызганной кровью ванне, а догмат говорил о страхе перед повешением на жирных бровях привлекающего ворон пугала.
Человек все дальше отстранялся от опасных позиций, выходя с пристального балкона. Он спускался вниз, оповещая окружающих эхом шагов, которые еще не забыли создателя, когда он смешивался с толпой.
Путник, оставшись в безопасности, над головами его врагов, ждал наступления ночи.

Улицу освещала вывеска на углу дома. Ноги вели туда, где открываются тайны человеческого создания. Скрюченная дорога давала понять, что обратного пути уже никто не будет искать. А свет из окон разбитой машины наивно пытался спрятаться от глаз хищных хранителей.
Зеркало в зеркале потопило в себе все мысли о надвигающихся последствиях, и человек осторожно прошел по крюкам, ориентируясь на свет разрушенных окон. Не думая об отступлении, он вошел несчастным преступником, и через затянувшееся мгновение вышел счастливым и чистым. Он избавил себя от кляпа во рту, передав правду новому заключенному, который проведет всю свою жизнь в поисках наследника, за заслугами смерти с глупой улыбкой на сморщенном, помолодевшем лице.
Он закурил и вдали показался автобус, разрывающий темную улицу кашлем больного мотора. Человек шагнул в распахнувшиеся двери машины, и путник шагнул вслед за ним, желая поскорее убраться с конечной станции жизней.
Аппарат отправлялся туда, где никто не заходит, а двери сделаны лишь для иллюзии выхода из ситуации. Все было погребено под стаей охотников, словно куклы, гордящиеся своей красотой, они окружали его. Удар за ударом их успокоил и его потащили в ужасающий своей непосредственностью черный колодец, чтобы там окончательно ослепить глухими вспышками стеклянных оберток.

Выйдя из под контроля потенциальных глаз, путник направился на крики разбитых бутылок. Путь затесался в глубины и отчетливо резал глаза. Путник видел странных призраков в переулке, он пытался избавиться от присутствия в глубине его воспалений, но призраки были сильнее его самых безумных речей. Он пытался бежать, но они уже исчезали из сморщенных стариками, грибных осколков. В их взглядах оставалось лишь прилипшее к ржавчине тело. Разбитое и харкающие помехами, оно пыталось цепляться за жизненно важные выступы в скалах.
-Знаешь, твоя ситуация мне чем-то напоминает пирог, - путник стоял над телом и говорил с морщинами на огромном лице, - пирог из фатальных ошибок.
-Прости, но я тебя не увижу. Я слеп и не смог увидеть блеск их сапог. Это мое обвинение. - Хрипел, словно пробитая пивная банка истекающий остатками человек.
-Для меня все слепы, но не ты.
- Видимо, ты как всегда в чистой рубашке.
-Мне нравится твоя харизма, она слишком харизматична для этого мира. Твои руки напоминают мне о прошлом, которое я забыл.
-Если бы мои руки были при мне, я бы снова поведал, как на войне солнце сожгло все мои мысли и мне приделали новые. Ведь это был весь мой багаж, но мне пришлось от него избавиться у ближайшего мусорного контейнера. Я отдал себя ради того, чтоб лежать в луже перед тобой.
-У каждого из нас есть прошлое. Кто-то предпочитает свято верить ему, не веря в наступление будущего.
-Мое прошлое похоже на куклу.
-Куклу ненавидящую свои красивые, пластиковые ручки?
-Помоги мне, ведь ты из тех, кто знает, что такое помощь и деньги.
Путник соскоблил человека с его могилы и потащил в ближайшую открытую дверь. Пищеварительная система с радостью принимала все, что ей предлагали, боязнь отравиться исчезла из её памяти, и люди жили в огромных, распахнутых разложениях ежедневника.
Свет, ставший неотъемлемой частью построек, освещал лицо старика, который сидел за столом. Путник затащил человека в комнату, ситуация вынуждала стряхнуть старика со стула, усадив вместо монолитного краба своего приевшегося знакомого. Старик валялся на белом полу, даже не пытаясь встать, он смотрел на людей, пришедших из неоткуда в его рабочую область. Неизвестная жидкость текла из разрывов на теле пришельца и пачкала желтые занавески незнакомой грязью. Он не мог ничего поделать. Никто не защищал его, это вселяло какое-то странное, неприятное чувство в его беспомощные догадки.
-Кто ты?! Это моя комната! Кто дал тебе право входить?! Кто тебе разрешал?! Уходи! - Старик беспомощно бредил, ползая на полу.
-Ты боишься за свою жизнь? - Спросил его путник.
-Убирайся! Ты не имеешь прав! Вы заплатите мне за это! Заплатите! - Он ревел, катаясь в надежде на помощь , которая окажется твердой рукой стража всеобщего соблюдения правил.
-Заткнись! - человек пнул пепельницу, стоящую на столе и она врезалась старику в грудь, а вслед за пепельницей его настигли капли грязи, сорвавшиеся с разрывов на теле обидчика.
-Я вас... Вы не имеете прав, я... Заплатите... - Старик плакал не в силах кричать, чувствуя, что совершается что-то страшное. Грудь разрывало, но он не мог описать это новое чувство, которое записалось в свидетели о приближении списывания.
Свет потух и старик остался один, не зная, что ему делать, дожидаясь помощи от вышестоящих. Он лежал и плакал, залитый грязью, принесенной преступниками. Из соседней комнаты доносились голоса незнакомцев, говоривших на неизвестном ему языке, и лишь некоторые слова казались знакомыми, вселяющими надежду.

-Черви заползали с твоим приходом. - Человек сидел на кровати, играя с пультом от жизни старика, он все больше убеждался, что, такие как он здесь ничего не стоят.
-Эти сволочи настолько жадные, что плюют себе в руку. Ты думаешь, что они еще в силах пошевелить заплывшей от хмурого взгляда бровью?
-Как давно мы видели нечто подобное? Это в новинку для новичков, правда?
-Когда я поднимался по огромной трубе, концовка напомнил мне порез о края консервной банки. Из ада сложно выбраться, особенно, если вверху тебя ожидает еще больший ад.
-Я вижу, что ты разочарован.
-Уже почти.
-Ты навещал того парня из бара? Он тебе должен.
-Я был там. - Путник взял с полки маленький сувенир разбавляющий белые стены.
-Надеюсь, ты не посмел.
-Пальцем не тронул.
-Он ничего не значит, да?
-Эффект связки ключей. В прошлый раз мне помешали, вынуждая скрыться и стать свидетелем погружения.
-Зачем я тебе?
-Я чувствую странное чувство. Предчувствие, чего-то странного...
-Предлагаешь ждать?
-Иди, займись тем балластом в комнате. Они бывают не такими уж и беспомощными. Я скоро, надеюсь.
Путник вышел в сердце умирающего отца и скрылся где-то в засвеченной пленке, бегущей за взбитыми сливками. Вокруг было пусто как оживленном городском переулке. Дроги предавались объятьям теней, и заболевшие режущей кожурой, увядающие обои, колыхались от холодного ветра. Путник мерил шагами злачные подворотни и ребристые трубы воздушных систем, приближаясь к долгожданной разгадке свежего, и дымящего копотью пирога. Вдалеке виднелась знакомая трещина, из которой не было выхода в люди, словно душащая горло путевка в солнечный санаторий.

Безделушка взлетела, забирая с собой тысячи режущих осколков стекла. Путник вошел через окно, хрустя подошвой по острому снегу, который огласил в микрофон скорое отправление. Охранник рухнул, не успев достать свою значимость, чтобы переубедить путника входить в его жизнь. Его маслянистый зрачок видел красный фонарь вблизи потолочной плитки, окрашенной штукатуркой, маскирующейся под трещины на столе. За прозрачным, запятнанным занавесом пряталось логово предавшего клятву убийцы, которого мечтали настичь завораживающие шаги по холодным полям.
На пропитанной страхом кровати виднелись засохшие сны, которые, безусловно, пытались скрыться, словно падающие перья на краю пузырящегося моста. Дома вокруг дома врача кипели и плакали от надвигающейся чумы, заколачивающей плотные ставни, и двери бесполезными досками, которые были окрашены давно позабытыми знаками и крестами. Белый халат, пришедший из древних легенд, пытался избавиться от гниющих цветов на телах зараженных. Его вздувшиеся от злости руки шевелили скальпель в мыслях усопших сосудов, поднимая на поверхность тонны отходов, погребенных на дне высушенного океана. Дрожащие органы в банках, как подарки на день рождения для малоимущих. Они сидели на ржавых полках, и время от времени тревожились толстой рукой врача, которая не могла пробить себе путь в маленькое отверстие на краю просроченного форточкой воздуха.
Безделушка снова отправилась в незабываемый полет, но сгорела в лучах атмосферы чужеродных локаторов. Истерзанное синими огнями тело барахталось на предсмертных записках, написанных рукой обезглавленного палача. Срезанный и незрелый плод неизлечимого генератора сорвался из рук вспомнившего свои трюки врача. Неизвестные числа прокатились по блистательной, освещенной зрачками арене, и стены увидели работу водяных пистолетов, растущих на бурых угрях скрытого полушария. Путник упал, пытаясь схватиться за органы мертвых часов, которые падали с мыслями, и резали, словно матрац под уходящим охранником.
Новое открытие заверило в непроходимости диких, выравненных нажатиями болот. Видя неумытые лица покосившихся стен, путник похоронил последнее завещание под слоем треснувшего тяжелой неудержимостью льда. Словно взбесившиеся трибуны на старых плакатах, наблюдали за игрой, упавшие с прозрачной стены, разбитые звезды.

-…Когда тебя сбивает какая-то непредвиденность, ты теряешь все свои планы в канализационном люке. Потом тебя садят в пропахшую старыми тряпками тачку и тащат в дом, наполненный такими же кретинами, как тот, кто обрек тебя на страдания. Я уже насмотрелся на то, как ты отказываешься играть в игру наших глаз. Возможно, что-то из содержимого моих чемоданов тебя заинтригует. Ты же искал эту вселенскую аллегорию в заветревшихся лицах людей, которых ты использовал для поднятия своей туши сюда. Тот, кого ты оставил разлагаться в продуктах коллапса, встретился с тобой? Я знаю это. Я чувствую всех своих бывших и будущих. Ты же пришел сюда. Люди давно потеряли интерес, немногие продолжают шевелить своим телом. Я не могу понять причин твоего визита. Тогда, для цели я предпочел заработать, а ты предпочел стать шумом, а в итоге мы оба тут. Тут, даже больше чем тебе хотелось бы видеть. – Доктор стоял неподвижно, ведя за руку объекты для рассмотрения в подзорной решетке. Он подбирал стержни для всасывания жизни и пытался доказать путнику свою роль в этом мире. Словно мертвые крылья, прыгали по квадратам, радужные капли его разбившихся слез, и накатывались столбы из давящих, восставших руин.
- Вся твоя индустрия - это свалка на огромном экране. Ты проиграл, когда решил впустить меня в свой преломляющий мрак. Прости, но мне нужны сведения, а твоя глупая гордость мешает постучать в хлипкие двери, - путник отдалялся, не слыша дыхания увядших дорог, его разум летел по освещенному дну, спотыкаясь о глубинные бомбы. Летел в поисках догорающей спичечной интерпретации, - прости меня, друг…
Его веки упали, и колба наполнилась смертью, зубы врача дрожали от удовольствия и страха, который находил себе путь среди раскаленных, изогнутых ложек.
Огромные сверла прорывались сквозь защитные дыры, выискивая подходящие по смыслу пароли, и с каждым вздохом умерщвленного тела падали, затупившиеся иероглифы. Бесчисленные системы защиты мешали путнику приблизиться к цели. Его покрасневшие вены не двигались, ударяя по смявшимся в комочек фольги краям.
В лабиринтах огромной библиотеки обитало таинственное число не кропотливых костей, которым противилось стать забытыми аттракционами на дне единения с фабрикой перешагивающих ворон. Рев печатной машинки наполнял грязные ватники, насаживая врача на ржавую карусель дневного молчания.
Путник видел лишь обезнадеживающую пустоту и небритые лица надменных теней. Вещи шагали вслед за порванными бумагами, выстраиваясь в единственную зацепку.
Глаза видели маленького человека, который сидел на прозрачном цветке и владел всем, что было ему нужно, и всем, что можно иметь и желать, не желая ничего, кроме всего. Он говорил, задавал вопросы и писал черной ручкой в тетради. Его взгляд медленно прогуливался вдоль стен, когда человек отвлекался от важнейшего и бессмысленного, словно потертости на руках, ставшие родными детьми пластиковой оправы.
Человек был сыном и отцом себя самого, он порождал таких же как он, и убивал таких же как сам. Он был знаком с прозрачными доводами и тяжестью школьного ранца. Он беспрерывно смеялся и плакал, сея умиротворяющую панику в сердцах, непохожих ни на что, и похожих на все, что может быть похоже на его заурядную уникальность. Он искал выход и вход, он дарил радость и горечь самому себе. Он был болен, и от него исходила великая сила жизни, которая питалась от силы убитых и воскрешенных. Он был подобен кладбищенской сырости и жажде сгорающего под солнцем. Он летел и ползал по прозрачным камням. Он был богом и был творением бога. Он был собой и был тем, кто потерял себя. Был слепым, который увидел, и глухим, который никогда не сможет услышать. Он был тем, кого искал и боялся путник. Он был его целью, а он был его достижением.

-… будьте качественными. Граждане, тратьте больше, жить лучше, когда она наполнена благом. Граждане, только вы можете создать себе будущее.- Нежный голос контроля ласкал самолюбие, и путник не хотел замечать ничего кроме указки на лучшие условия смерти.
Резкая боль в плече вытолкнула его из объятий забвения, и он увидел потрепанного калеку, который нелепо радовался, походя на день напичканный пустотой.
Голос, прилепленный на окаменевшие трюки, продолжал литься, словно рваный фонтан. Стены несли чьи-то стоны, и желтые светлячки рассекали пространство в лучах светлой агрессии.
-Когда же они проснутся? - шептал калека, уставившись в тусклые звуки плаксивой панели.
-Ты все еще надеешься, что кто-то проснется? Твоя надежда лишь сладкий сон, Джереми. Однажды взглянув в окружающие тебя лица, ты поймешь, что просыпаться некому. И тогда ты, быть может, проснешься. - Путник поднялся и прошелся по белой зале залитой кровью.
-Хорошая попытка, но я не сплю уже несколько лет. С того самого дня, когда ты избавился от лишних стремлений. Порой я хочу быть вместе с ними… Ты тупой урод.
-Хорошая попытка? Так ты оправдываешься?
-Я тебя когда-нибудь сброшу туда, откуда ты вылез.- Он сидел, утопая в великой тоске по рабочим перчаткам. - Дай закурить, прошу. – Путник достал сигарету и сунул ему в рот.
- Я кое-что разузнал, но то, что я разузнал сравнимо с гудящей пустотой в твоей глупой башке. Бессмысленно, как желание жить. Но у меня есть еще порция великолепных идей. Главное успеть до того как мои идеи размажет о землю. Иди, подготовь транспорт, я скоро перестану любить свои ноги. Прямо как ты. – Он засмеялся и вышел в преступный и праздничный, словно обертка конфеты парад.
Калека выплюнул остатки желания в блестящий сортир и вышел вслед за своим компаньоном.
Полосы были пусты и резали, словно неотесанный клинок умирающего солдата. Стейка не было видно из-за ослепляющих пылинок, которыми был усеян лысый парик на бесчувственном лице ласкающей тьмы. В некоторых ямах прятались продукты человеческой лени, и калека пытался встретить их ударом отражающего призыва.
Свет становился все ближе и в итоге затмил собою вертикальные стержни, похожие на маленькое печенье из тяжелого сейфа. Из темноты возник путник и сунул купюру в безжизненный, но вездесущий карман, приклеенный на несостоятельную культуру.
Свет отдалялся все дальше от белых стен и окурков на дне почтового ящика, забирая с собой единственных и последних ночных постояльцев.

«Судя по всему, здесь когда-то были люди, но я не засек никаких следов органики. Чувствую только какие-то слабые сигналы на верхних уровнях, но мне сложно пробиваться через помехи, структура этого сектора слишком устарела. Постарайся найти терминал управления, я попробую подключиться через тебя».
Дно было усеяно гордыми слезами и временем отступать. Признаки существования чего-то живого давно смыло летним приливом, и мозг начинал работать как камень, закопанный в бесплодную землю. Земля здесь давно превратилась в песок, песок превратился в камень, а камень стал металлической обшивкой бесконечных стен, застилающих небо и не пропускающих наивные лучи освещения. Монотонные стены, ставшие непорочным взглядом промышленного дырокола, и морщины на трубах ждущие подъема занавеса.
Лифтер, привязанный обязательствами и проводами к стенам вертикального коридора, ждал удачного случая, чтоб огласить восьмизначные числа, которые ужаснут и заставят умереть от скучнейшей старости во время подъема на 3й этаж, где никогда не было удачных открытий и слов, тащащих за спиной огромную ношу очевидных последствий.
Они сидели по разным узлам. Стейк блуждал по опустевшей сфере влияния в поисках существования чьего-то пристального и чарующего взгляда, но находил лишь безжизненные пустоши и вселенскую смерть в грязи под ледяными кроватями. В осколках кафельной плитки под распухающими ногами отражалась бликующая пыльца, павшая от горечи, шумящей, словно значки пустоты. Давно утратившие контроль строительные машины продолжали наращивать язвы, сигнализируя друг другу зелеными криками и реанимируя то, что не выдержало одиночества под холодным завыванием ветра, греющего просторные арки в липких и грубых руках переписанных зверств.
«Мы скоро прибудем. Возможно, вас заинтересуют нижние уровни, где находятся помещения корпорации. Примерное время прибытия 89567 часов и 34 минуты».
Металлический скрежет пострадавших путей всячески мешал восприятию информации. И культ трясущихся пальцев блуждал по осколкам некогда процветающей жизни.
- Ожидание губительно для моего иммунитета, так же как вся эта тележка с не выброшенным мусором.
- Мы приближаемся к помещениям корпорации. Желаете остановиться здесь? - огласил гниющий от монотонности рельсов лифтер.
- Кого это интересует? Знаешь, всем нам не помешало бы подохнуть, но, к сожалению, мы слишком сильно связаны окисляющимися цепями.
- Это вне моей компетенции, я занимаюсь доставкой груза. Вы желаете остановиться?
- Смерть-это компетенция каждого. Остановка не отсрочит ничего, что могло бы нас прикончить.
- Я продолжаю движение, приблизительное время прибытия к следующей остановке 740 часов и 56 минут.
- В твои обязанности входит спасения жизни?
- На случаи травм предусмотрен ремонтный комплект и инъекция регенератора.
- Боюсь, что мою жизнь спасет только смерть.
- Простите, но я нахожу это крайне не логичным.
- Твое наличие здесь так же не логично. Я рад, что эти ленивые жопы почти вымерли. Они не в состоянии даже отдать команды, они могут только использовать предложения.
- Доказано, что это крайне удачная форма существования. Простите.
- Их существование не требует доказательств, это максимум для тех, кто может лишь отвечать на вопросы.
Падающие листья, словно опускающиеся гробы, несли в себе жизни грызущих цепей, которые мечтали о критике великих открытий и об удивляющих взглядах. На их пути грели чай сотни брезгающих тромбоцитов и каждое столкновение несло в прозрачных пакетах непроходимость грядущих путей, словно засоры в покрытых накипью тубах. Вертикальная пропасть уходила корнями в подвалы, которые стерли с лица все нежелательные морщины и огромные столицы мелких республик. Висящие осколки прошлых событий кричали о великих революциях и о великих ранениях, об упадке и о подъеме, и каждая капля несла в себе толпы микроскопических рук, которые все как один могли рассказать о подвигах прошлого, и глупости тех, кто забрал остатки смысла их жизней. Проржавевшие тучи не пропускали световые осадки и тени засасывали в себя остатки надежды слепых мертвецов, которые болели пересчитыванием костей из за необычайной и грубой, как тлен бесталанности. И лишь едкая труха сыпала из их гниющих и розовеющих глаз…